Сергей Лебедев. "Человек я насквозь русский". Фрагменты книги

Глава 1. Детство Пафнутия

Руки в соку облепихи

«Вечером синим, вечером лунным
Был я когда-то красивым и юным.
Неудержимо, неповторимо
Всё пролетело… далече… мимо…
Сердце остыло, и выцвели очи…
Синее счастье! Лунные ночи!».

С. Есенин «Письмо к женщине»

…Усадьба столбовых дворян Позняковых затерялась в сосновых лесах под Москвой. Мелкое озеро, обширный сад за домом, живописная речушка Истья, купальня возле её топких берегов…

…2 сентября 1812 года была оставлена первопрестольная. Французы хозяйничали в ней. Фельдмаршал Кутузов, уклоняясь от генеральной баталии, копил силы русской армии в лагере у деревни Тарутино, укрепившись за небольшой болотистой рекой Нарой. Он хотел дать войскам отдых после своего знаменитого марш-маневра от Москвы. Мудрый и осторожный, русский полководец своим маневром преграждал Наполеону путь в южные губернии России, к оружейным заводам Тулы и Брянска и угрожал основной коммуникации Наполеона на Смоленском направлении.

…По узкой лесной дороге кони тульских казаков шли спорой распашной рысью почти бесшумно. В Калужском крае рек и озер хватало, а значит, было, где напоить усталых коней да и самим передохнуть и перекусить на малом привале.

В сентябре быстро смеркалось. Подполковник Денис Давыдов, дальний родственник дворян Чебышевых, во главе отряда ахтырских гусар и казаков, донских и тульских, держал путь в глубокий неприятельский тыл на маневр испанского гверильяса («гверильяс» означает по-испански «партизан»). Душа его переполнялась понятной тревогой и опасением.

Позднее поэт-гусар в своем известном стихотворении «Партизан» в нескольких строках воспроизведет начало своего набега на неприятельский тыл:

И мчится тайною тропой
Воспрянувший с долины битвы…
Сын белокаменной Москвы,
Но рано брошенный в тревоги,
Он жаждет сечи и молвы,
А там что будет – вольны боги!..

Луна причудливо сияла. Сентябрьская ночь была тиха и откровенна, как прощальный поцелуй возлюбленной. Только изредка поднимался прохладный ветерок, и легкий шорох мышей-полевок пробегал по нескошенному лугу и нагонял дремоту. Всю ночь поисковая партия Давыдова провела в седле. Под утро сделали малый привал на березовой опушке.

Как рассвело, с гиканьем атаковали большой неприятельский транспорт в Цареве-Займище на Смоленской дороге. Сильное прикрытие его из двухсот пятидесяти сабель конницы неприятеля – польских улан и вестфальских гусар – после короткой сшибки было опрокинуто, пленено или положено на месте.

Хорошо памятуя кутузовскую мысль о том, что главное качество партизан суть быстрота, Давыдов распорядился отослать первую партию пленных поляков и немцев в ближайшие тыловые уездные городки Боровск и Юхнов под конвоем кузена – молодого красавца корнета с десятком тульских казаков. С корнетом он передал витиеватый и подробный рапорт на имя своего петербургского знакомца, в то время предводителя калужского дворянского ополчения, отставного генерал-лейтенанта Шепелева, в недалеком прошлом лихого гродненского гусара, настоятельно прося у него усиление в два казачьих полка; а также особый пакет в сургуче самому калужскому наместнику относительно продолжения военных действий.

…11 сентября 1812 года партизанская партия тихо покинула уездный Юхнов, а уже рано утром 12-го, после своевременного пополнения отряда казаками генерал-лейтенанта Шепелева, предприняла веерный поиск в сторону Вязьмы. Снова внезапная сшибка, снова лихой летучий налет гусарских эскадронов и казачьих полусотен, скорый отход врассыпную, снова выстраданная победа. Малая война разгоралась с новой силой. Пожар народной войны горел в тылу неприятеля.

…Узнав об опасном предводителе казаков из доклада польского генерала Сокольницкого, французский император в сердцах размашисто начертает свой заочный неукоснительный приговор: «При задержании – расстрелять на месте».

Русский фельдмаршал Кутузов будет долго и надрывно смеяться, когда узнает о царственном гневе Наполеона; и начнет еще смелее отряжать в путь гверильяса все новые и новые летучие отряды для разжигания малой войны.

«Скифы, помнится, остановили завоевания Александра Македонского в Азии, скифская война в России непременно подточит и уничтожит главные силы Бонапарта. Со мной бог и народ российский, а значит победа!» - думалось престарелому русскому полководцу.

В окрестностях окатовской усадьбы, расположенной всего в десяти верстах от главной квартиры, оперировал летучий отряд генерала Орлова-Денисова, отправленный по приказу Кутузова в рейд на новую Калужскую дорогу; от уездного Боровска к Москве на фланг и тыл неприятелю действовал отряд легких войск гвардии капитана Сеславина, взаимодействуя с партизанскими отрядами капитана Фигнера и подполковника Давыдова, совершавшие какое-нибудь отважное предприятие по собственному усмотрению.

В один из солнечных сентябрьских дней мимо усадьбы проходила пешая колонна пленных французов под конвоем конных тульских казаков. На вороном коне красиво гарцевал начальник казачьего прикрытия, молодой и бравый корнет, отличившийся недавно в одной из яростных сшибок и теперь посланный с рапортом к калужскому наместнику одним из партизанских командиров…

Корнет в высоком кивере и коротком ментике, надетом на доломан, прикладывал руку к козырьку, отдавая честь окатовской барышне, и смотрелся со ступенек господского дома эдаким молодцеватым гусаром, настоящим героем. За своим начальником, поднимая осеннюю листву и комья липкой грязи, неслись с пиками и саблями лихие тульские казаки, конвоировавшие в губернский город колонну пленных французов.

Молодая хозяйка усадьбы, девушка, одетая в нарядное платье с кружевами, сияла восемнадцатилетней красотой и излучала спокойную уверенность. Что может быть прекраснее и милее родного дома в шведском стиле, старых сосен и ярких цветников перед обширной террасой?

Молодая красавица сидела в одной из зал большого барского дома, неторопливо вышивая узоры на пяльцах, перед приоткрытом окном. Узоры ей удавались: роза, вышитая зеленым и розовым шелком, как будто несколько успокаивала ее и уводила подальше от грустных и тревожных переживаний. На широком подоконнике залы стояла в глиняном горшке роза красного цвета: подлинная, живая, подарок отца. В умелых руках девушки игла послушно повторяла рисунок подлинника, несмотря на то, что мысли девушки совсем не следовали за работой, а были весьма далеко.

Слеза накатилась на глаза барышни: молодой корнет вдруг очутился из-за деревьев прямо перед нею. Он, наверно, напомнил ей старшего из её братьев Алексея, ускакавшего три месяца назад в полк и не подававшего никаких известий. Другой – младший Николай, отъехавший в Калугу к наместнику с несколькими дворовыми, где формировалось дворянское ополчение, наверно, опять в кого-нибудь влюбился в губернском городе, где о войне только болтают, а больше танцуют на балах.

«Эх, как же мне одиноко здесь, в усадьбе, оставленной на ветру, под которым разве что береза согнётся, разве что ива заплачет. Где же вы, братишки?» – взгрустнулось милой барышне, когда она увидела на холмах красивый профиль бравого корнета.

Аграфена Ивановна – так звали барышню – бросила нежный взгляд на расположенный за березняком неподалеку от господского дома флигель, где вот уж неделю как хворал простудой её родитель, и куда она забегала поухаживать за больным.

Барышня угостила корнета чаркой клюквенной настойки и, когда тот, приложившись, спрыгнул с коня, вдруг поцеловала его и убежала в дом.

Эту счастливую пору русские дворяне высокопарно именуют золотой осенью, а простой народ называет как есть – бабьим летом. Почему «бабьим»? Да потому, что это пора девичьих слез и крестьянских свадеб, широких, хлебосольных, голосистых, на редкость звонких. Толи красочный бабий праздник, толи однажды придуманное волхвами языческое поклонение старым богам за обильный урожай?..

Казаки остановились у речки, чтобы напоить подуставших коней и перекусить сухарями или лепешками, на малый привал. Веселый корнет за несколько часов привала с облегчением разделся в нагретой сентябрьским солнцем купальне и сильный, усталый, голодный вместе с ворчливым и услужливым денщиком окунулся в реке. За спиной его раздался смех дворовых девок, одна из которых, видно, самая смелая, с улыбкой поднесла ясноокому барину горшок парного молока, а, когда тот испил молоко и вернул ей пустой горшок, от имени барышни пригласила офицера на чай.

– Как зовут тебя, проказница? – самодовольно задал вопрос ей корнет.

– Глашей кличут. Извиняйте нас, барин. Дел в хозяйстве невпроворот.

– Какова? А?– с ухмылкой произнес корнет, обращаясь к своему денщику.

Со стола на террасе господского дома ещё не убран самовар. Служанка подаёт вишневое варенье, склянку сливянки и домашнее ореховое печенье.

Казачий офицер оказался корнетом Первого Тульского Конно-казачьего полка Львом Павловичем Чебышевым, помещиком нескольких имений в центральных российских губерниях. В полку, кстати, его, с подачи знаменитого командира, ласково называли Левушкой.

Корнет неторопливо пил горячий чай вприкуску с печением, смоченным вишневым вареньем, – и пристально приглядывался к барышне. Курил раскуренную денщиком трубку и молча смотрел на её обнаженные до локтей нежные круглые руки.

– Мадмуазель, прошу разрешения оставить вас. Диспозиция, знаете ли. Позвольте руку поцеловать? Не могу спокойно смотреть на ваши прекрасные руки. – На прощание проговорил, наконец, бравый корнет, кидая живой и игривый взгляд на молодую хозяйку.

– У меня руки в соку, мсье. С утра чистила ягоды на варенье, – барышня улыбнулась ему рассеянно, будто занятая только одним своим хозяйственным делом. – Намедни облепиха урожай дала.

– Прощайте, милая барышня. Суровое время. Бедная участь, – сказал Левушка, горько вздохнув. – За вас, мадмуазель, я отдал бы жизнь, видеть вас издали, коснуться руки вашей – пусть в соку облепихи – было бы для меня величайшим упоением. Не знаю, когда придет тот счастливый день, когда откроется для меня возможность прижать вас к своему сердцу и сказать: вы мой ангел во плоти! Бедный, я не смею пасть к вашим прекрасным ногам, благодарить небо за эти мимолетные минуты блаженства, но чувствую – теперь в сердце моем найдется место доселе незнакомой страсти.

Потом бравый корнет долго молчал, потупя голову. При этом Левушка закрыл лицо, покрытое багровым румянцем, руками. Он, казалось, задыхался, а на глаза Аграфены Ивановны набежала внезапная слеза.

– Видите ли, мадмуазель, обыкновенная боязливость, общая всем молодым барышням, – продолжал Левушка тихим и печальным голосом, – когда они идут замуж не по страсти, а из благоразумия, верю, не коснется вас. Но кто, впрочем, возьмет себе в голову сделать ваше счастье вопреки вас самой, хозяйки большого дома?

И все же я рискну предложить вам свое личное покровительство и поддержку на случай, если вас насильно повезут под венец. Горе тому! Что может быть отвратительнее: предать навеки судьбу вашу во власть старого мужа, когда свежесть вашей молодости будет медленно увядать близ хилого и развратного старика. Итак, огонь моего сердца и острие моей шпаги к вашим услугам, милая барышня!

Мадмуазель, превратности войны, к тому же таковы, что мы с вами можем более и не увидеться. Позвольте удостовериться, что вы соблаговолите разрешить мне присылать вам хотя бы краткие весточки с полей войны. Впрочем, вы – вслед братьям – наверняка скоро отбудете в Калугу? Ведь здесь, в имении, становится очень опасно.

– Мсье, ваши слова несколько смущают меня, если не пугают, – отвечала молодая барышня. – Но не сердитесь: ваш порыв заслуживает уважения, а ваша откровенность – живого участия. Однако, вы смелы. Это похвально. Но, ради бога, продолжайте!

Корнет не нашелся, что ответить.

Он – вместо ответа – уверенно обнял стройный ее стан и тихо привлек ее к своему взволнованному сердцу. Аграфена Ивановна сначала несколько замешкалась, а потом как-то непринужденно и доверчиво склонила голову на плечо бравого корнета. Их губы сомкнулись в робком поцелуе. Оба словно застыли, не решаясь прервать молчание.

Время летело.

– Пора. Ещё, дай бог, увидимся, – сказала, наконец, молодая красавица, посмотрев на него исподлобья, и тут же добавила, – Я буду молиться за вас.

– Время сильнее нас. Прощайте, милая барышня!

Левушка как будто очнулся от усыпления и начал что-то искать по карманам. Затем, видно, найдя, что искал, он решительно взял ее маленькую руку и бережно надел ей на палец золотое кольцо с изумрудом старинной работы, после чего нежно поцеловал пальцы рук – и скрылся среди гарцевавших казаков конвоя…

Молодая хозяйка тихого гнезда Позняковых снова увидит своего военного героя несколько лет спустя: изящного стройного офицера, грудь которого украсят несколько боевых орденов. Барышня будет молиться о его здравии и скором возвращении – и бог смилуется и подарит им новую встречу.

«Между тем война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу», – напишет о том времени – времени славы и восторга – в своих «Повестях Белкина» А.С.Пушкин.

Корнет снова заглянет в Окатово, по пути из Москвы в свои орловские и тульские поместья. И найдет Аграфену Ивановну довольно приятной и несколько похорошевшей, окруженной десятками поклонников. Правда, богатая невеста никому не подавала ни малейшей надежды.

«Ягодка в самом соку», – подумает отставной корнет и перед тем, как сделать ей решительное предложение, вдруг нечаянно вспомнит, как ароматно и притягательно тогда, в то далекое время войны пахли её руки в соку. Он привычно достал походную трубку, сам набил её табаком и, предаваясь милой привычке, жадно закурил, вспоминая подробности той внезапной встречи.

>> Продолжение: "Досада тульского губернатора" >>

© С.Л.Лебедев